По остывшим следам [Записки следователя Плетнева] - Владимир Плотников

Неожиданно я услышал за своей спиной шаги. Женский голос спросил:

— Гражданин, что вы здесь делаете?

Я оглянулся и увидел одетую в ватник высокую, худощавую, уже немолодую блондинку с подкрашенными губами. В руке у нее была хозяйственная сумка.

— Подбираю себе сапоги, ходить не в чем, — сострил я.

— Они вам малы. Вам нужны сорок четвертого размера, а эти сорок третьего и сорок второго, к тому же старые, протекают…

— Они ваши?

— Да.

— Простите, вы не Сильвинская?

— Она самая.

— Тогда будем знакомы. Следователь.

Сильвинская насторожилась:

— Следователь? Не представляю, чем могу быть полезна… Но раз пришли — значит, нужно. Проходите в комнату.

Она пропустила меня вперед, поставила сумку и подала стул. Потом, не раздеваясь, села сама, натянула на острые колени юбку и сказала:

— Слушаю вас.

— Вы правы, — начал я. — Мне необходимо было встретиться с вами, но я не предполагал, что знакомство наше произойдет здесь. Меня интересует кража из магазина.

— Кража? При чем же здесь я?

— Вы дружили с Мошкиным… Он довольно часто навещал вас… Приходил к вам ночью, когда было совершено преступление. Я неспроста осматривал ваши резиновые сапоги. Следы таких сапог видел возле магазина утром второго декабря проводник служебно-розыскной собаки. Случайное ли это совпадение?

— Не знаю, не знаю… С Мошкиным я действительно дружила. Если говорить откровенно, он иногда ночевал у меня. Что касается сапог, то он брал их в основном на рыбалку, но, убейте, не могу вспомнить, был он у меня в ту ночь или нет.

— Не надо, Сильвинская. Ведь вы не безразличны к следствию.

— Вам так кажется?

— Я так считаю. Иначе зачем вы несколько дней тому назад пытались подслушать мой разговор по телефону? Из любопытства? Не верю. Вы прекрасно понимаете, что это запрещено.

Сильвинская замолчала. Достав из кармана ватника носовой платок, она то разглаживала его на коленях, то складывала и неотрывно смотрела на меня.

— Я мог бы сделать так, что вам пришлось бы проститься с работой. Но у вас двое детей, и растите вы их одна… Кстати, где девочки?

— В школе. Скоро должны прийти.

— А Мошкина жалеть нечего. Вы ведь знаете — он не вернется к вам.

Глаза Сильвинской стали влажными. Смахнув слезы, она размазала по векам тушь и, отвернувшись, принялась вытирать их.

— Неплохой был парень… помогал мне… картошку копал, дрова колол, воду носил… только пил много.

— В ту ночь, когда была совершена кража, этот «неплохой парень» навестил, кроме вас, еще и своих соседей по общежитию. Был в резиновых сапогах, пьяный, угощал одеколоном, конфетами.

— Не понимаю… Он собирался сбегать на тот берег…

— Значит, я прав? Выходит, он был у вас и вы это помните?

Сильвинская поняла, что проговорилась.

— Саша, Саша… Неужели ты мог пойти на такое?… Дурачок ты, дурачок… — покачала она головой и снова повернулась ко мне. — Если бы он сказал, что хочет обокрасть магазин! Я бы не позволила. Он это знал. Я всю жизнь прожила честно…

— Странная вы, однако, — возразил я. — Какой вор будет делиться своими намерениями с честным человеком?

Сильвинская закрыла лицо ладонями и заплакала. Потом, чуть успокоившись, заговорила:

— Он прибежал ко мне очень поздно, нетрезвый. Сказал, что попал в милицию, замерз и хочет согреться. Попросил резиновые сапоги, чтобы сбегать за реку. Река тогда только встала, местами на ней проступала вода. Я испугалась: вдруг провалится, пыталась удержать, но он не послушал. Как-то летом он говорил, будто на том берегу есть развалившаяся банька, в которой можно варить самогон… Я и подумала: наверно за ним. Вернулся он примерно через час, пьяный, переобулся и убежал в милицию. Вот и все. Никаких вещей ко мне он не приносил, поверьте, и денег я у него не видела. Когда началось следствие, он вел себя так, словно это его не касалось. Перед отъездом принес ящик с инструментами, попросил, чтобы я сохранила…

— Можно взглянуть на него? — поинтересовался я.

— Он на веранде.

В углу веранды действительно стоял небольшой ящик. В нем были гаечные ключи, плоскогубцы, рашпили, куски медной проволоки и всякая мелочь. Перебирая ее, я наткнулся на мятый конверт, в котором находилось несколько гаек. Конверт был от письма, посланного Мошки-ну некоей Королевой из Новгорода.

— Сильвинская, вам известно, куда уехал Мошкин?

— Он собирался сначала в Новгород. Там у него девушка была. Оттуда — домой.

— Сапоги и конверт придется у вас забрать. Не возражаете?

— Берите, если нужно…

— Для чего же вы все-таки пытались подслушать мой разговор?

— Поверьте, товарищ следователь. Мошкин здесь ни при чем. Из любопытства и… дело ведь было закрыто…

Дверь веранды распахнулась, и на крыльце я увидел двух девочек с портфелями в руках.

— Наконец-то, — вздохнула Сильвинская. — Идите, сейчас накормлю.

Мне оставалось оформить результаты работы с ней, но сделал я это уже в милиции. Здесь Сильвинская дополнила свои показания маленькой деталью: летом Мошкин взял у нее пять рублей, долго не возвращал, а потом принес вместо них несколько простыней. Не сразу, по одной, сказал, что свои, и отдает их вместо денег. Разве я мог представить тогда, какую роль сыграет эта деталь!

Утром меня разбудил стук в дверь. Вошел милиционер:

— Малюгина не вы вызывали? Он у нас, в отделении.

— Передайте ему, чтобы никуда не уходил, — попросил я.

Взяв полотенце, я вышел в прихожую и заметил, что изо рта у меня идет пар, а вода в ведре покрыта корочкой льда. Умывшись и наскоро перекусив, я направился в милицию. Малюгин — длинный, кудлатый парень в очках и новом демисезонном пальто — ждал меня. Найдя свободный кабинет, я попросил свидетеля по возможности серьезно отнестись к разговору и задал ему только два вопроса: что ему известно о краже и о сложившихся между Мошкиным, Храпцовым и Коровиным взаимоотношениях.

— О краже я знаю не больше, чем другие, — спокойно ответил Малюгин. — Слышал, что магазин обокрали, велось следствие, но виновников не нашли. Только один раз, уже по весне, я почувствовал что-то неладное. Я зашел к ним за заваркой. Они стояли втроем у окна: в середине Коровин, а по сторонам от него Мошкин и Храп-цов. Мошкин держал Коровина за грудки и кричал: «Ты баланды не пробовал! Попробуешь — тогда и болтай!» Заметив меня, он замолчалг Коровин дал мне чаю и вышел из комнаты вместе со мной. Что у них там произошло, не знаю.

«И за это спасибо, Малюгин!» — подумал я, вернулся в гостиницу, быстро собрался и выехал на станцию. Работу в поселке я решил пока прекратить. По пути в Ленинград подвел итоги своей работы: в копилку доказательств, на ее дно, легли первые улики. Отныне она уже не была пустой, как прежде. Эти улики заставляли верить Коровину, тому Коровину, который разоблачал преступников, пока не смалодушничал, испугавшись угроз. Теперь предстояло выехать к Королевой и Горобцу, чтобы обеспечить неожиданность их допросов и исключить возможность установления ими контактов с Мошкиным.

Первым человеком, с которым я столкнулся в коридоре прокуратуры, был Чижов.

— Слушай, Дмитрий Михайлович, ты куда провалился? Уехал и как в воду канул! — обрушился он на меня. — Неужели позвонить не мог? Прокурор чуть не ежедневно спрашивает меня о тебе, а я ничего не знаю! Давай заходи…

Я объяснил ему причины, по которым не звонил. Чижов немного смягчился. По мере того как он узнавал о переменах в деле, настроение его становилось все лучше, а когда я заговорил о том, что после поездки в Новгород и Мурманск придется, возможно, подумать и об арестах, он воскликнул:

— Вот видишь! Дело на мази. Желаю успеха!

Новгород встретил меня мокрым снегом. Пришлось довольно долго колесить по его улицам, чтобы найти дом, в котором жила Королева. Соседка сказала, что она работает медсестрой и вернется домой после шести вечера. Я оставил ей повестку и отправился в кремль, который посещал всякий раз, когда приезжал сюда. Вечером, подходя к прокуратуре города, я еще издали заметил невысокую девушку, стоявшую на улице возле дверей. На ней были серый пуховый берет, зимнее пальто с заячьим воротником и черные боты. Из-под пальто белой полоской выбивался медицинский халат.

Когда я нашел место, где можно было поговорить с Королевой, и разъяснил ей цель своего приезда в Новгород, она съежилась и покраснела. Затем между нами произошел следующий разговор:

— Вы были знакомы с Мошкиным? — спросил я.

— Да… — ответила Королева.

— Как вы познакомились?

— Заочно. Первое письмо от него я получила летом, когда в газете поместили мою фотографию.

— Что он писал вам?

— Сообщал, что работает на комсомольской стройке бригадиром, пользуется уважением, но личная жизнь у него не сложилась.